Владимир Старостин: «Я почувствовал — что такое, когда своих не бросают»

Фото: realnoevremya.ru

Интервью с бывшим хоккеистом — о личной трагедии, казанском феномене и возвращении в спорт

Владимир Старостин начинал играть в хоккей в СК им. Урицкого, позже переименованном в «Итиль». После чего трагедия перевернула его жизнь, прервав карьеру на льду. Только мужественный характер и изменившиеся условия помогли вернуться в спорт игроком: сначала — в команду по баскетболу на колясках «Крылья барса», а затем — в следж-хоккей. Подробнее о перипетиях судьбы, возвращении в спорт и выступлениях за разные клубы Старостин рассказал в интервью «Реальному времени».

— Владимир, вы сейчас занимаетесь спортом?

— Нет, все-таки 53 года — это солидный возраст, когда пора уже переходить на тренерскую работу. Хотя если бы подобные команды существовали в Казани лет 10 тому назад, то можно было бы выйти на лед. А уж 15 лет назад я это делал, когда в 2009 году начал сезон в команде «Крылья барса» по баскетболу на колясках, а завершал календарный год в Ижевске, выступая в команде по следж-хоккею.

— На момент трагедии в 1993 году вам был всего 21 год. Не было возможностей заняться паралимпийским хоккеем или баскетболом?

— В то время не было, во всяком случае у нас в стране и республике. В Татарстане первоначальное движение началось в 2009 году с созданием «Крыльев барса», затем как раз перебрался в Ижевск. Из столицы Удмуртии приехали мои знакомые с предложением поиграть в их команде, и уже в декабре на чемпионате России в Подольске я дебютировал в этом виде спорта. Тогда наша команда финишировала на втором месте, будучи одним из первопроходцев в этом виде спорта. Плюс были названный мною Подольск, Москва, затем появились команды в Ханты-Мансийске, Челябинске, Оренбурге, наконец в Уфе.

— Хоккей — травматичная игра, и логичен вопрос: среди ваших партнеров или соперников были люди с хоккейным прошлым?

— Честно говоря, я таких не помню. Травм-то в хоккее хватает, прямо скажем, зачастую не совместимых с дальнейшим продолжением карьеры. Но следж-хоккей — это же повреждение опорно-двигательного аппарата, а не просто инвалидность. А так я был свидетелем, когда мы играли с рижским «Динамо», их ветерану Михаилу Шостаку практически половину уха оторвало прилетевшей шайбой. У нас была трагедия с защитником Владимиром Толоконниковым, когда в игре в Новосибирске ему выбило глаз, после того, как лег под шайбу. Да я сам едва не скончался, когда во время игры с «Трактором» лезвие конька чуть не перерезало горло, но тогда повезло.

Возвращаясь к следж-хоккею, сейчас идея создания команды осуществляется в Казани, где пока есть молодежный состав, стартовавший в первенстве России, и начала тренироваться взрослая команда. Когда молодежь подрастет, то они могут объединиться и дебютировать уже во взрослом чемпионате, не уезжая в другие регионы, как получилось у меня. Правда, получилось не совсем, потому что изначально я сразу стал кандидатом в олимпийский состав, мы съездили на турнир в Чехию, после чего главный тренер национальной сборной сказал, что я в свои 38 лет староват для прохождения в состав. Он же посоветовал мне попробовать создать команду по следж-хоккею в Казани, но тогда столица Татарстана была погружена в вопросы подготовки к проведению летней Универсиады и на что-то другое просто не нашлось финансов.

— Может быть, и с набором команды была напряженность?

— А вот тут как раз наоборот. Мой товарищ детства Дима Биканов буквально за день собрал 12 человек, желающих играть. Биканов тогда договорился с директором предприятия, изготавливающего протезы, тот дал телефоны ампутантов, и на первую тренировку собралась дюжина человек, что называется, с горящими глазами, желанием заниматься. Лед нам предоставил директор спорткомплекса «Ватан» Алексей Чупин, но, повторюсь, для создания команды не было бюджета.

— А Дмитрий Биканов, случайно, не сын многолетнего директора спортклуба «Электрон» Владимира Биканова?

— Да, именно так. Только, в отличие от отца, Дима предпочел заниматься хоккеем, попав в группу Александра Сергеевича Дюмина.

— Из нее вышло сразу четыре чемпиона России по хоккею.

— Да, голкипер Дмитрий Ячанов, защитник Халим Нигматуллин, форварды Эдуард Кудерметов и Михаил Сарматин. Известный в прошлом боксер Вадим Токарев, который у нас тренировался под другой фамилией, — Алимов. И еще с десяток хоккеистов, гораздо менее известных, тем не менее перешедших в профессиональный хоккей.

Я сам, выпустившись из спортшколы СК им. Урицкого, путь в основную команду начинал через Альметьевск. Не помню, как тогда в 1989 году называлась местная команда, еще по старому «Спутник» или уже «Нефтяник», как сейчас. В Казань мы вернулись ближе к переходному турниру, необходимому для того, чтобы остаться в высшей лиге.

— Надо понимать, что дебютант высшей лиги играл в ней без целого ряда легенд.

— Да, к тому моменту закончили Маслов и Шалахин, Бокарев и Столбун, и самыми опытными в нашем составе оказались капитан Сергей Закамский, форвард Александр Соколов, вратарь Сергей Абрамов, которым было слегка за 30, пара защитников Валерий Михайлов и Равиль Фазлеев, 1960-го года. Я же играл в одной паре с Владимиром Зубковым, царство ему небесное, из знаменитого выпуска ДЮСШ по 1964 году рождения (Вячеслав Рахин, Макаров и еще трое покойных Сергей Киряхин, Раис Гильманов и Альфред Фаткуллин, — прим. авт. ). Зубков — небольшого роста, но очень крепкий, раскаченный, помогал мне и советами и примером своих действий на площадке.

— Судя по статистике тех лет, дебюта в высшей лиге не дождались Равиль Шавалеев и Сергей Столбун, вернувшийся в Казань Александр Ксенофонтов, а также такие опытные игроки, как Игорь Ромашин, Владимир Харламов. Из всего состава у вас опыт игры в высшей лиге был только у воскресенца Николая Ванина, по прозвищу Коля Ваня.

— Получается, что так. Плюс Ильдар Рахматуллин, Валерий Гудожников, Алексей Пучков, у которых был опыт выступления на международных соревнованиях, Алексей Писарев, Андрей Макаров. У нас еще и тренер был дебютантом Всеволод Елфимов, поскольку Всеволод Александрович сменил многоопытного Виталия Стаина. Мне, кстати, запомнилось, что Всеволод Александрович на финале по ДЮСШ обратился к нашему наставнику Дюмину с просьбой задействовать меня в играх за основу СК им. Урицкого. Это запомнилось и потому, что привело к моему дебюту в основе, и уважительным отношением тренера первой команды к коллеге из молодежки.

— Окончив спортшколу, вы отправились в Альметьевск, а отец двух известных теннисисток Кудерметов вообще начинал карьеру в Киеве, став там чемпионом СССР по обществу «Зенит».

— Так это мы вдвоем с ним стали чемпионами. Тут над пояснить молодым болельщикам, что турниры на призы обществ были для игроков ДЮСШ, и наш СК им. Урицкого относился к обществу «Зенит», представлявшему предприятия оборонной промышленности. Сильнейшими из них были московские «Крылья Советов».

— Это ответ на вопрос, почему именно в «Крылышках» играли большинство казанских воспитанников — Геннадий Маслов, Сергей Котов, который там и остался, Сергей Золотов.

— Да, а Кудерметова оставляли в Киеве, если бы Союз не развалился. Мы играли за «Зенит», составленный на базе ребят 1972 года рождения из «Сокола», а это и олимпийский чемпион Алексей Житник, и его будущие одноклубники по «Ак Барсу» Юрий Гунько и Александр Савицкий, плюс Дайнюс Бауба. Была часть ребят из уфимского «Салават Юлаева».

В целом, сборная «Зенита» собиралась из игроков, показавших себя на отборочных стартах внутри самого спортивного общества, куда входили также ижевская «Ижсталь», саратовский и электростальский «Кристаллы», пермский «Молот», воронежский «Буран».

В финале мы обыграли ФСО «Динамо», куда входили игроки Москвы, Риги, Минска, наверное, еще и Харькова. А из игроков я запомнил еще одного литовца Дариуса Каспарайтиса, рижанина Сергея Жолтока.

— Кого еще запомнили среди соперников?

— Выделялся Вячеслав Козлов, который затем также поиграл в Казани, а тогда выступал за два или даже три возраста, еще 1971 год рождения, и чуть ли не за 1970-й.

После турнира среди обществ, мы поехали еще и на финал по ДЮСШ, усилив победителя нашей отборочной зоны Поволжья — Уфу. Туда отправились я, Нигматуллин и Ячанов, в составе «Салават Юлаева» — Рустем Камалетдинов, Олег Салдин, младший Александр Свержов, Айдар Шавалеев. Младший потому, что у Свержова блистал старший брат Сергей, а Шавалеева я запомнил потому, что он был однофамильцем нашего легендарного защитника Равиля Шавалеева, который на момент дебюта СК им. Урицкого в высшей лиге уже завершил карьеру. Но, помимо Свержова, никто особо не заиграл из перечисленных уфимцев, хотя ребята были перспективные.

— Но их перспективы разбились с развалом СССР, что первым делом сказалось на командах, представляющих оборонные заводы. Тогда и хоккею, и футбольному «Рубину», представлявшему КАПО, в буквальном смысле приходилось выживать.

— Ну, к футболистам, надо заметить, проблемы пришли позже. Я был хорошо знаком с Рустемом Хузиным, который пробовал свои силы в хоккее, а потом решил сосредоточиться на футболе, уйдя в спортклуб «Приборист», а через него попав в «Рубин». Так вот, при сравнении наших зарплат оказывалось, что футболисты получали больше хоккеистов, несмотря на то, что играли во второй лиге, а мы уже перешли в высшую.

— В прошлом году сериал «Слово пацана» напомнил о казанском феномене. Вам приходилось «делить асфальт»?

— Мне пришлось не «делить асфальт», а жить в те времена со всеми вытекающими последствиями.

— Тем более что все парни проводили сборы на придворовых или пришкольных хоккейных коробках. Вам, как хоккеисту, разойтись было трудно.

— Я ранее жил на улице Зорге, наша хоккейная коробка была на Танкодроме, где собирались ребята из группировки, зачастую играли в футбол. Среди них были и мои соседи по дому, с кем вместе выросли, и одноклассники. Но скажу за себя и своего соседа Халима Нигматуллина, с которым мы выросли на одной улице, у группировщиков было особое отношение к нам.

— Футболисты отмечают, что необходимо было сыграть несколько матчей за двор, чтобы получить некую индульгенцию. Вам же было сложнее, хоккей был менее популярен среди братвы.

— Зато был популярен СК им. Урицкого, на матчи которого пацаны ходили, и принадлежность к цветам этого великого для Казани клуба уже была некой охранной грамотой. Думаю, что они в общении между собой гордились знакомством с хоккеистами, пусть даже не основного состава. Поэтому встречи с дружественными группировками проходили относительно спокойно. Ответил на вопрос: «Где живешь? Кого знаешь? При делах или нет?» и идешь себе дальше.

— Все бы хорошо, но были и представители других группировок, зачастую враждующих с вашей.

— Да, и тут были проблемы, поскольку, живя на Зорге, мы стали ездить в спецкласс первой школы на Булаке, а при этом пересекали несколько границ, где обитали представители недружественных группировок. На самом Булаке все было ровно, поскольку кировские знали в лицо хоккеистов и нас не трогали на своей территории. Причем кировские таким образом не трогали никого из хоккеистов, хоть будь он из самой вражеской группировки.

И проблемы у нас случались только по дороге в школу и обратно. Лично у меня вспоминается случай, когда шел в поликлинику, и тут буквально окружили пятеро. А мы же, имеющие отношение к спорту, одевались поярче остальных. Вот и эта не великолепная пятерка без вратаря решила меня раздеть.

— Одного казанского футболиста подобные ребята разули прямо на задней площадке пустого троллейбуса. Вместо его фирменных кроссовок оставили что-то типа «прощаек».

— У меня на голове была яркая шапочка, а не привычный петушок, одет был в куртку «Аляску». Понятно, что парням захотелось экспроприировать эксплуататора. Поэтому обычные вопросы — где живешь и кого знаешь — продолжись заманчивым предложением: «Дай «заносить» куртку». Я пришел в такой восторг от такого предложения, что ударил одного, другого, стоявших передо мной, и рванул кросс по пересеченной местности. Они тоже оказались парнями хорошо подготовленными, бежали мы долго, пока я с улицы Курчатова не забежал на родную улицу Зорге. Они остановились, поскольку между этими улицами пролегала невидимая граница, и они забежали бы на чужую территорию. Плюс, на мое счастье, из какого-то магазина выходила группа наших дворовых ребят, что меняло ситуацию. Теперь уже мы становились хозяевами положения.

Такая была неспокойная юность, есть, что вспомнить.

— Вспомнив эту сторону жизни, давайте вернемся к хоккейной. Вы дебютировали под руководством Елфимова, а потом у вас поменялись тренеры.

— Да, вначале нас тренировал Юрий Очнев, пришедший из харьковского «Динамо», куда он сам попал из московского «Динамо».

— Я подозреваю, что Юрий Георгиевич переехал в Казань уже к моменту развала страны.

— После него нас тренировал воспитанник казанского хоккея Владимир Гусев, и последним моим тренером в Казани стал легендарный Виктор Борисович Кузнецов, и уже при нем так получилось, что я стал инвалидом.

К тому времени получается, что я два года проходил предсезонную подготовку в СК им. Урицкого, затем уезжал в Альметьевск и еще два сезона полноценно играл за Казань, когда команду уже переименовали в «Итиль».

— А вам клуб оказывал поддержку, после трагедии? С одной стороны — это чисто бытовая травма, и безденежье такое, что у команды не было лишних клюшек, которые раньше можно было отдать пацанам после игры, когда они ломались. С другой стороны — вы воспитанник команды, четыре года ей отдали в качестве игрока, да и лозунг «Своих не бросаем» был актуален и тогда.

— Мне мешала шумиха, когда дело изначально обставили так, что группа хоккеистов хулиганила, попала в милицию, в общем, сами виноваты. Хотя это было роковое стечение обстоятельств. Группа молодых хоккеистов в свой выходной проводила время в популярном тогда «Грот баре» на Чернышевского. Выпили совсем немного, это был тоже популярный в те годы «Распутин».

Мы вчетвером поехали в район Горок: я, Игорь Крашенинников...

— Так он же с Дербышек родом.

— Да, но в тот вечер он бы туда, скорее всего, уже не добрался и поехал переночевать к Лёне Лабзову, который также был с нами в компании, а четвертый — Дима Петров, он затем разбился на машине. Мы пошли на конечную остановку 12-го трамвая, у комбината «Здоровье».

— У нас прямо погружение в советское и постсоветское прошлое. Недвижимое имущество — «Грот бар», комбинат «Здоровье» и движимое имущество — куртка «Аляска», «прощайки», «Распутин», который превращал потребителей в недвижимое состояние.

— Да, лучше бы мы тоже перешли в недвижимое, потому что на остановке к нам подошли двое парней с просьбой закурить. Когда мы объяснили, что не курим, спортсмены, они начали докапываться.

Скорее всего, это местные были, плюс пьяные, больше, чем мы. Во всяком случае, они изначально докапывались, а уже когда мы садились в подъехавший трамвай, просто в спину начали нас материть. Этого мы не могли вытерпеть и вернулись. Они нас ждали уже с ножами каждый. Но тут к нам подъехали два милицейских Бобика, которые всегда дежурили у гостиницы «Татарстан». Они нас повязали, привезли в отделение милиции на Япеева и поселили всех в одну камеру временного задержания. А там и так народу хватало, плюс мы шестеро, как шпроты в банке. Те, кто лежал, мог делать это только на одном боку. Те, кто стоял — на одном месте, мне изначально досталось стоять, извините, у импровизированного туалета, а это обычное ведро.

В той ситуации никаким позорным это место не было, как и все остальные места в камере. Мы уже по принципу «В тесноте, да не в обиде» успели даже мирно пообщаться с теми парнями, анекдоты друг другу рассказывали. В итоге Леня Лабзов предложил мне поменяться, поскольку, лежа на одном боку, у него все затекло, а я устал стоять, и сам в итоге прилег на бочок. В это время одному из парней, который с нами скандалил изначально, стало плохо. Он же выпивший, а тут здоровому и трезвому было тяжело, ввиду нехватки воздуха.

— В свое время я писал книгу для системы УИН, все надзиратели вспоминали, что главным требованием, доносившимся из камер, было: «Начальник, воздух дай», чтобы приоткрыли окошечко в двери.

— В соседней женской камере предварительного заключения дверь была на цепочке, там, видимо, терпимо было. А у нас закрыто, парню поплохело, он начал просить, чтобы дверь приоткрыли, оставив ее на цепочке. Дальше — больше, парень начал материться, обзывать сотрудников, а те в ответ приоткрыли окошечко и брызнули «Черемухой».

Воздуха нет, глаза на выкате от слезоточивого газа. Тут уже вся камера не выдержала. В итоге дверь открыли, двое сотрудников остались на страже, а двое решили вытащить этого возмутителя из камеры. Он начал хвататься за все, что можно, с криками: «Я не хочу, чтобы меня в ласточку паковали». Все это около меня происходило, я лежал на правом боку. В это время один из сотрудников поднялся на нары, передернул затвор и выстрелил. Секунды через две мне в спину прилетело. Судебная экспертиза показала, что следы пороха были у меня на рубашке, то есть это был не рикошет, а выстрел в упор боевым патроном. Я тут же почувствовал, что ноги отнялись, меня парализовало. В итоге дебошира вытащили, дверь захлопнули, все, казалось бы, успокаивалось, а подо мной просто лужа крови начала расплываться.

Изначально ко мне не очень хорошо относилось руководство хоккейного клуба, считая, что я опозорил клуб, думали, что сам виноват, оружие отнимал у сотрудника милиции. Потом я выиграл суд, плюс журналист казанской «Вечерки» Раиса Щербакова написала объективную, с одной стороны, и положительную, с другой, статью и интервью со мной, и отношение руководства поменялось. Хотел бы выразить им благодарность, Виктору Борисовичу Левицкому, Борису Агеевичу Силину, покойному администратору команды Смирнову.

— Пикуусу?

— Да, а вы откуда знаете это прозвище? Дело в том, что Игорь Николаевич до работы в хоккее занимался велоспортом, а эстонец Ааво Пикуус был легендарным советским велогонщиком, в честь которого Смирнова прозвали, и прозвище сохранилось и в хоккее. Они все вместе помогли мне, выделили квартиру на Четаева, садовый участок на 12 соток в Лаишевском районе для строительства дачи. Это случилось после того, как сгорела моя прежняя дача в Боровом Матюшино, когда в 2002 году был массовый пожар, в целом пострадало более ста садовых домиков.

Морально меня поддерживали, я даже в первое время, после трагедии, заходил в командную раздевалку. Потом уже Юрий Иванович Моисеев прекратил эту традицию, но это было не грубо, он сам мне объяснял, что от этого страдает командная дисциплина. При этом был момент, когда я находился на клубной базе, когда команда пошла кушать, я остался один, и это увидел Юрий Иванович. И он тогда прямо уговорил меня пойти вместе со всеми на обед, поскольку говорил, что я такой же член коллектива, как и остальные. В общем, я на личном опыте почувствовал, что такое, когда своих не бросают.